Шрифт:
Закладка:
Так продолжалось до конца июня. Уже сдали последний экзамен и готовились к выпускному вечеру. Девушки шили нарядные платья, парни весь день проводили в школе, готовя ее к новому учебному году: белили стены в классных комнатах, красили парты, мыли окна. Издавна сложился в школе такой обычай, выпускники школы обязаны своими силами отремонтировать здание школы и, как эстафету, передать ее следующему поколению обновленной. Каждый вечер, справившись с домашними делами, Анаит шла в школу, чтоб узнать, как идет работа у мальчиков. Другие девочки тоже приходили. Если нужно было, помогали, нет — просто разговаривали, привнося разнообразие в трудовые будни ребят. Потом расходились, и их веселые голоса долго раздавались на полутемных улицах села.
В один из таких дней Анаит пришла в школу позже. Карена она увидела издалека: он снял дверь учительской и рубанком подстругивал ее.
— Здравствуй, — подойдя, сказала она, глядя на него с удивлением.
— Створка неплотно сидит в одной из рам, вынужден подстругать.
— Ты столярничать тоже можешь?
— Понемногу учусь, — усмехнулся Карен. — Может, пригодится…
Анаит показалось, что было в этой усмешке нечто нерадостное. Она внимательно изучила Карена, стараясь поймать его взгляд, но это ей не удалось. Карен старался на нее не смотреть, притворяясь, что безмерно увлечен работой. Анаит, чисто женским чутьем, почувствовала — что-то произошло, и это связано с ней. Но что? Она лихорадочно вспоминала каждый свой шаг, каждое сказанное слово, но в них не нашла ничего такого, что бы обидело, или опечалило Карена. С этой минуты какая-то смутная тревога закралась в ее сердце. Просто, нужно вооружиться терпением и ждать. И Анаит весь вечер ждала, с трепетом в душе, крутясь в коридорах и неестественно улыбаясь в ответ на веселые шутки девочек и мальчиков.
Передав ключ завхозу Ашоту, мальчики и девочки вышли из школы. Анаит, почему-то, казалось, что сегодня они с Кареном будут вместе не долго, быстро расстанутся. Почему, вдруг, так показалось, Анаит не поняла. Отделившись от группы, они пошли, не промолвив ни слова, по белеющей дороге домой. Карен, как бы между прочим, сказал, что после выпускного вечера он сразу уедет в Казахстан, в Кустанайскую область, к дяде. Анаит так внезапно остановилась, будто в темноте наткнулась на стену.
— Как? В Казахстан? Ты меня оставляешь одну?
— Так нужно, Анаит.
— А я? Что я буду делать без тебя?
— Поскучаешь несколько месяцев.
— Тебе легко сказать — «Поскучаешь…» Я без тебя здесь умру.
— Я должен ехать… Обязательно должен ехать. Иначе…
— Иначе, что? — сразу выдала Анаит, — ты от меня ничего не скрывай. Ты больше меня не любишь, да?..
— Нет, люблю, Анаит, потому и уезжаю, что люблю… — Он немного помолчал, потом добавил задумчиво: — Все было бы так легко, если б я тебя не любил… Если бы так было, я бы никуда и не уехал…
Горько и отчужденно прозвучали слова Карена. Анаит напряглась, рассматривая его лицо, стараясь догадаться, откуда идет эта горькая печаль, однако в темноте ничего не смогла увидеть, только безгранично дорогие ей черты лица.
— Бог ты мой, — это что ты говоришь, Карен? — каким-то изменившимся голосом пробормотала Анаит. — Я ничего понять не могу. Что случилось?
— Не беспокойся, все будет хорошо, — сказал Карен, нежно прижимая ее руку, чуть выше локтя. — Самое большее — пол-года, и мы будем свободны, как…
— Ты удивляешь меня, Карен, — прервала Анаит, — неужели мы сейчас не свободны? Неужели кто-то нам мешает?
— Нет, конечно, но я хотел бы, чтоб мы были совершенно свободны… — произнес Карен чуть дрожащим голосом и, будто, желая скорей освободиться от нее, сразу поторопил. — Ну, хорошо, иди, поздно уже. Спокойной ночи.
Не оглядываясь, Карен зашагал по полутемной улице. «Бог мой, что это происходит со мной? — задыхаясь от слез, шептала Анаит, глядя на почерневшее от начала до конца небо. — Он все от меня скрывает. Может, другую любит, — разочарованно подумала она, — может, другую любит и не хочет говорить». Мысли не давали ей покоя. В душе ее рождались противоречивые вопросы, однако, все эти вопросы так и оставались без ответа. Но было ясно одно: над их любовью собирались черне тучи… Карен, конечно, некоторые вещи скрыл от Анаит, и скрыл не только из-за того, что не хотел причинить ей боль, а потому, что сам он, Карен, не может, пока, достаточно воспринять суть произошедшего. За несколько минут до того, как идти в школу, у ворот его остановил отец.
— Иди сюда, — сказал он, — мне нужно с тобой поговорить.
При достаточно невыдержанном характере отца, чересчур спокойный его тон насторожил Карена.
— Ты куда это направился? — спросил отец, доставая из кармана мятую пачку «Беламор-канала». — Опять идешь в школу?
— Да, готовимся к выпускному вечеру.
— Чересчур долго вы готовитесь к этому вечеру, — сказал отец, зажигая папиросу и прищуриваясь, выпуская дым вверх.
— Школа тоже не маленькая, — улыбнулся Карен, догадываясь, что про школу отец спросил просто так, между прочим, а главное еще впереди. И Карен внутренне напрягся, готовый к любому сюрпризу.
— Это правда, — согласился отец. — Что правда, то правда. — Не спеша, он затянулся папиросным дымом, потом, легким кивком головы показал на прошлогодний пень. — Садись, дело у меня к тебе.
Карен сел на пень напротив отца, лицо у того вдруг сразу окаменело.
— Что за дело?
— Значит, такое дело, сынок, мне не очень нравится, что тебя каждый день видят с этой… как ее зовут… с дочерью Сурена.
— Ее зовут Анаит, — напомнил Карен. — А что она тебе сделала?
Отец потемнел, недовольно бросил папиросу и раздавив ее каблуком, заорал:
— А что должна делать? Ну, что она должна мне сделать?
На первый взгляд, кажущийся бессмысленным этот вопрос, все же содержал в себе тонкий намек, но Карен сделал вид, что он этого не заметил, безразлично дернул плечами, теперь уже демонстративно поглядывая на часы.
— А может, не нужно об этом, папа, в другой раз.
